Выступая перед депутатами парламента 20 декабря, первый вице-премьер Беларуси Петр Прокопович заявил, что не стоит «зацикливаться» на вопросе собственности, поскольку эффективность гораздо важнее. Наверное, призывы к структурным реформам, в основе которых лежит приватизация, изрядно надоели властям. Как они ни увиливают от этой напасти, к ней неизменно приходится возвращаться. А потому неудивительно, что идет постоянный поиск аргументов против сокращения доли государства в экономике.
Выбор здесь невелик: нужно как-то доказать, что государственная собственность ничем не хуже частной, а, стало быть, приватизация годится лишь для латания бюджетных дыр. На сей раз появился новый аргумент: заменить институт его характеристикой. "Почему мы зациклились на собственности? Это не мода XXI века. В XIX -- XX веках вели разговоры о собственности, а в 21-м веке разговор о собственности некорректен, разговор должен быть об эффективности, -- заявил П.Прокопович. -- … Во всех странах есть разные виды предприятий -- государственные и негосударственные, мелкие и крупные, акционерные и неакционерные. Вопрос в том, чтобы они были эффективные".
В пользу такого подхода можно найти немало аргументов, тем более, что «разговоры о собственности» идут не с XIX века, а с античных времен. Именно этот вопрос, как уверял В.И.Ленин лежит в основе любой революции. Впрочем, отличие современного этапа не в том, что эффективность оказалась важнее собственности, сколько в том, что ученые обнаружили, что в разных обстоятельствах различные формы собственности оказываются более или менее эффективными, а формальный правовой титул собственности оказывается менее существенным, чем фактическая возможность контроля над ней. Кроме того, выяснилось, что права собственности (и свободы, которые с ними неразрывно связаны) движутся отдельно от материального объекта.
Тезис, выдвинутый П.Прокоповичем, по-видимому, должен означать, что эффективным может быть не только частная собственность (на чем настаивают либералы), но и государственная. Следовательно, можно обойтись без приватизации, если госсобственность будет достаточно эффективной. Остается лишь выяснить, что есть эффективность. Обычно она определяется, как достижение максимального результата при минимальных издержках. Если речь идет об отдельном техпроцессе, то для определения эффективности достаточно сопоставить расходы материальных, трудовых и энергетических ресурсов с количеством полученного продукта. Эффективность предприятия измеряется целым комплексом абсолютных и относительных показателей, сводящихся в современном менеджменте в систему KPI. Говоря об эффективности института собственности в целом, придется сопоставлять конечный результат всей экономики со всей совокупностью понесенных обществом трансакционных издержек.
Нобелевский лауреат Рональд Коуз утверждал, что независимо от того, как первоначально распределены активы, в итоге будет достигнуто оптимальное их распределение -- если не учитывать эффект дохода, а трансакционные издержки будут равны нулю. Либералы увидят здесь обоснование неизбежности приватизации, благодаря которой активы неизбежно попадут к эффективному собственнику, а их оппоненты -- возможность справиться и без нее за счет улучшения госрегулирования. Но в реальности результат распределения зависит от совокупных трансакционных издержек, которые зачастую не позволяют активам распределиться оптимальным образом. Госпредприятия, сплошь и рядом требуют дополнительных вложений: налоговых и таможенных льгот, дешевых кредитов, нетарифных мер защиты в снабжении и сбыте. В результате, вся создаваемая ими прибыль зачастую не компенсирует неполученных из-за льгот налогов, бюджетных дотаций и компенсаций. Таким образом, госсобственность оказывается неэффективной, если не по отчетности, по совокупности общественных издержек.
Но и приватизированные предприятия, как показал опыт последних 20 лет, далеко не всегда эффективны -- если новые владельцы заинтересованы не в долгосрочном развитии, а в сиюминутной выгоде. К тому же многие частные собственники видят эффективность своих проектов в развитии компании и увеличении личного благосостояния. Эти цели могут не совпадать с выполнением прогнозных показателей роста валовой добавленной стоимости, инвестиций в основной капитал, экспорта и т.п. Дело не в недостатке патриотизма, а в понимании реальных издержек по созданию и использованию активов -- даже если они получены почти бесплатно в ходе приватизации. Для частника эффективность активов оценивается всеми материальными и временными издержками, которые пришлось понести для получения и сохранения места на рынке. Если деловая среда в стране постоянно и непредсказуемо меняется, то издержки существенно возрастают, делая частную собственность неэффективной, а владение ею -- рискованным и невыгодным. А потому идея привлекать белорусских инвесторов на систематически убыточные или модернизируемые предприятия -- закредитованные и не имеющие средств для развития -- выглядит весьма двусмысленно. Какие гарантии даст правительство собственникам, имеющим ресурсы, возможности и умение работать, что им позволят действовать как они умеют и не лишат «именем революции» собственности (а заодно потраченных ресурсов), когда выкупленные предприятия встанут на ноги? Вопрос тут сводится не только к эффективному использованию, но и к защите и поддержанию прав собственности, что само по себе дело весьма затратное -- причем издержки тем выше, чем меньше в обществе признается легитимность этих прав.
Если что и некорректно в XXI веке -- так это идеализация правового титула собственности. Сегодня дело не в том, кто формально считается собственником активов, а в том, кто их в реальности контролирует. Так что понятие «государственная собственность» может свидетельствовать о том, что на самом деле ею распоряжаются чиновники. Впрочем, и для частной собственности ключевым вопросом является выявление конечного бенефициара -- того, кто на самом деле принимает решения и получает выгоды от владения активами. К тому же в крупных корпорациях (как государственных, так и в частных) между собственностью и собственником стоит менеджмент, который порой забывает, кто здесь хозяин. Поэтому Государство вынуждено содержать огромный и весьма затратный силовой и контрольный аппарат, чтобы защитить госсобственность. Чем ее больше, тем меньше ресурсов остается для защиты частной собственности, владельцы которой вынуждены создавать свою систему контроля и безопасности. А поскольку к каждому активу часового не приставишь, парадигма «государственное» -- «частное» дополняется третьим вариантом: режимом свободного доступа. Он появляется в том случае, если издержки по закреплению прав собственности на тот или иной актив выше, чем выгоды, которые могут быть получены. Некоторые вещи изначально создаются для этого -- как скамейка в парке, другие переходят в такой режим потому, что формальный собственник не хочет, или не может его удержать, или общество не признает полномочия правообладателя по принципу «тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость», «грабь награбленное» и т.п. Кстати, те почти 800 госпредприятий, которые, по мнению Минэкономики, придется продавать за 1 базовую величину, сегодня «висят» на границе свободного доступа как раз потому, что государство не смогло обеспечить их эффективное использование.
В нормальной обстановке частная собственность обладает несравненно меньшими издержками при принятии сложных инновационных решений по сравнению с государственной, требующей целой череды бюрократических согласований для любого решения. Госсобственность наиболее эффективна, когда нужно мобилизовать все силы для выживания в экстремальной ситуации, но, как правило, неконкурентоспособна в мирное время. Сегодня в большинстве стран не видят особого смысла в передаче в частные руки инфраструктуры коммунального хозяйства, поскольку здесь затронуты жизненные интересы множества людей, которые рискованно отдавать на усмотрение одного владельца. Во время кризиса 2008--2010 гг. в США и ЕС ряд предприятий были национализированы, поскольку их спасение являлось общественно важной задачей. Но затем в 2012--2013 гг. практически все они вновь оказались приватизированными, ибо экстремальная ситуация закончилась. У нас же власти до сих пор мыслят категориями мобилизационной экономики, при которой все люди и коровы должны беззаветно отдавать все силы для экспортного фронта и импортозамещающей победы. При этом трансакционные издержки оплачиваются бюджетными деньгами, которые распределяются вне институтов, способных контролировать и стимулировать эффективное использование ресурсов. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на корректировки различных госпрограмм или послушать критику модернизационных проектов, звучащую на заседаниях правительства.