Страны ЕАЭС еще не преодолели все барьеры, мешающие созданию новых рынков. Динамика взаимной торговли и инвестиций остается слабой, а согласование новых инициатив по углублению интеграции дается тяжело.
У базовых институтов стран-участниц так много общих черт, что конкуренция между ними сводится к минимуму.
Поэтому у бизнеса нет особых стимулов искать более привлекательную юрисдикцию в рамках ЕАЭС, говорится в докладе Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития (ЦИИ ЕАБР) «Евразийская экономическая интеграция – 2017».
В начале доклада оптимистично утверждается, что евразийская экономическая интеграция достигла содержательных результатов. Однако фаза быстрого начального прогресса подошла к концу. В частности, на это указывают сложные процессы согласования позиций по Таможенному кодексу и общему рынку лекарственных средств и медицинских изделий.
Еще тяжелее даются попытки сдержать негативную динамику взаимной торговли и взаимных инвестиций. Утешает лишь то, что темпы их падения для стран ЕАЭС были значительно ниже, чем вне ЕАЭС, отмечается в докладе. Авторы доклада считают, что ЕАЭС в определенной степени играет роль «амортизатора» негативного влияния внешних шоков. Так, объем внутрисоюзной торговли снижается с 2013 года, причем в 2015-м он сократился на 25,5% к предыдущему году, в 2016-м – на 6,7% (однако физический объем вырос на 0,4%), а оборот внешней торговли союза – на 12%, что во многом связано с динамикой мировых цен на углеводороды.
Никто никуда не идет
В начале действия Таможенного союза в 2011–2012 гг. существовали серьезные надежды на рост конкуренции различных юрисдикций. Ожидалось, что тысячи малых и средних компаний отправятся на перерегистрацию (например, из России в Казахстан), чтобы воспользоваться более низкой налоговой нагрузкой.
Для таких прогнозов были определенные основания. Торговая политика была унифицирована сразу; техническое, санитарное и иное регулирование в ЕАЭС постепенно унифицируется; но в финансовых, налоговых и административных вопросах продолжает действовать национальное законодательство, а уровень налоговой нагрузки существенно различается (таблица 4).
Предполагалось, что конкуренция юрисдикций подталкивает национальные правительства снимать административные барьеры. Если они не будут сняты в одной стране, то бизнес – особенно малые и средние компании, а также международные корпорации – пойдет в другую, «голосуя ногами» за более привлекательные условия. Таким образом, угрозу выпадения бюджетных доходов и надежды на их повышение в случае роста предпринимательской активности должны были стимулировать улучшение делового климата к всеобщей пользе.
Ничего подобного не произошло, сообщает ЕАБР в своем докладе. Практика показала, что, несмотря на существенную разницу в уровне налоговой нагрузки в странах ЕАЭС, за 5 лет не наблюдается сколько-нибудь значимого перетока бизнеса: «привязка к родному государству оказалась сильнее». К примеру, в 2013 г. в Казахстане числилось 10,7 тыс. предприятий с российским капиталом, в 2016-м – около 11 тысяч, среди которых в основном малый бизнес и импортеры. Правда, это треть иностранного бизнеса в Казахстане, но стабильной динамики роста тут не видно. Заметим, что в Беларуси число компаний с российским капиталом сократилось с 2712 на конец 2014 г. до 2556 на 1.01.2016 г., а с казахстанским – выросло с 35 до 38.
Этот феномен аналитики ЕАБР объясняют спецификой экономики и менталитета стран-участниц. Во-первых, главная причина – очень высока доля госсектора в ВВП стран ЕАЭС. В России она за 2005–2015 гг. выросла с 35 до 70% ВВП (оценка ФАС), в Казахстане сейчас составляет около 60%, в Беларуси по оценке ЕБРР – 70–75% при среднемировом показателе 30–40%. Очевидно, что госпредприятия не имеют возможности менять юрисдикцию. Если из оставшихся 30% частных предприятий вычесть крупные и микропредприятия с четкой географической привязкой, то на долю потенциально мобильного малого и среднего бизнеса придется не более 10%, говорится в докладе.
Во-вторых, государства ЕАЭС защищают свои рынки с помощью нетарифных барьеров, которые до сих пор остаются ключевой проблемой евразийской интеграции. В-третьих, частные компании в значительной степени ориентированы на работу с государством и госкомпаниями. Объем госзакупок в странах ЕАЭС достигает 270 млрд. USD, что сопоставимо с общим объемом союзного экспорта (около 300 млрд. в год). При этом для иностранных компаний, и особенно малого и среднего бизнеса, общий рынок госзакупок малодоступен. Об этом свидетельствуют жалобы участников рынка.
В придачу население союзных стран оказалось довольно консервативным в своих географических предпочтениях и не слишком мобильным. Согласно исследованиям ЕАБР в России 21% граждан предпочли бы трудоустройство в странах ЕС, но 69% россиян не желают работать за рубежом. В Беларуси соотношение 25% на 58%, в Казахстане и Армении отсутствие интереса к трудоустройству за рубежом демонстрирует 48% и 43% населения соответственно. К тому же отношение населения стран ЕАЭС к иностранным постоянным и временным работникам и студентам не слишком лояльное. Например, население России традиционно демонстрирует самую высокую по ЕАЭС степень закрытости по отношению к таковым – 54% (по остальным странам ЕАБР оценку не дает).
Где застряли инвестиции
Столь же негативна динамика накопленных взаимных прямых иностранных инвестиций (ПИИ), хотя она значительно лучше, чем в целом по СНГ. С пикового 2012-го до 2015 г. объем накопленных взаимных ПИИ стран ЕАЭС снизился на 14,3%, а по странам СНГ – на 25,8%. При этом одной из основных причин спада авторы доклада считают эффект переоценки из-за девальвации национальных валют стран ЕАЭС, что особенно негативно сказалось на объемах накопленных российских инвестиций. Так, по итогам 2015 г. в Казахстане они сократились на 19%, а в Беларуси – на 2,4%.
Взаимные прямые инвестиции в ЕАЭС на начало 2016 г. представлены в таблице 2.
*) данные ЕАБР со ссылкой на национальные статистические ведомства, МВФ, ЕЭК
На ПИИ 25 крупнейших российских компаний, инвестирующих в страны союза, приходится 72% всех накопленных взаимных ПИИ в ЕАЭС, а на 25 их крупнейших проектов – около 65% общего объема (по данным мониторинга взаимных инвестиций ЦИИ ЕАБР, всего в базе 1200 проектов). Кстати, высокие показатели российских инвестиций в Беларуси обеспечивает ограниченный круг компаний: покупка «Газпромом» компании «Белтрансгаз» (ныне – «Газпром трансгаз Беларусь»), инвестиции «МТС» в свою белорусскую «дочку», приобретение «Транснефтью» магистральных трубопроводов и «Славнефтью» доли Мозырского НПЗ. Сама Беларусь инвестировала лишь 238 млн. USD, из которых 86% приходится на Россию, причем число проектов здесь тоже ограничено. По данным ЕАБР, в структуре белорусских ПИИ лидируют топливный комплекс (46,6%), машиностроение (22,7%) и сельское хозяйство (22,3%).
Для крупного бизнеса трансграничные барьеры менее болезненны: их ресурсы позволяют эффективно их преодолевать, говорится в докладе. Но структура инвестиционных потоков в ЕАЭС в ближайшие годы может частично измениться благодаря активному развитию взаимосвязей в рамках самого ЕАЭС. Углубление евразийской интеграции и единый рынок открывают новые перспективы для корпоративного взаимодействия инвесторам «среднего эшелона», которые больше ограничены в денежных средствах и в административном ресурсе. Единый рынок предоставляет им более широкие возможности для выстраивания цепочек добавленной стоимости и масштабирования бизнеса, надеются в ЕАБР.
Под прессом процентов
Напрямую в докладе не признается влияние на темпы интеграции макроэкономических факторов – дается лишь их количественная оценка. Она показывает, что темпы роста ВВП стран-участниц различались в прошлом году столь же существенно, как и размер их экономик (см. таблицу 3), зато отмечается тенденция сближения среднедушевых доходов. Казахстан, Беларусь и Армения уверенно сближаются с Россией по уровню ВВП на душу населения, уменьшая разрыв примерно на 0,7–1,4 п.п. в год.
Предусмотренные Договором о ЕАЭС критерии устойчивости макроэкономического развития в прошлом году в той или иной степени нарушали все (таблица 4). По мнению авторов доклада, такая ситуация некритична для союза в краткосрочном периоде, но в долгосрочной перспективе представляет опасность.
Впрочем, пока в ЕАЭС нет четко прописанного механизма имплементации этих критериев и каких-либо мер к тем, кто их нарушает. С похожей проблемой в свое время столкнулся Евросоюз. Его опыт показывает, что при отсутствии строгой фискальной политики и бесконтрольном росте госрасходов рост долга может приобрести неустойчивый характер, что привело к пересмотру рисковых премий и суверенным долговым кризисам. Самый известный из них – греческий.
Для «конкуренции юрисдикций» не хватает и финансовых стимулов. По оценкам ЦИИ ЕАБР в монетарной сфере присутствует определенная тенденция к сближению экономик ЕАЭС, в т.ч. в отношении краткосрочных процентных ставок и спрэдов. Есть корреляция и между номинальными обменными курсами стран ЕАЭС, а их динамика в общем остается однонаправленной. Так, к середине 2016 г. номинальные курсы в России, Казахстане и Беларуси показали схожий результат: стабилизировались на уровне 185–195% относительно августа 2014 г. При этом в расчетах во взаимной торговле с большим отрывом доминируют российские рубли (около ѕ общего объема платежей), тогда как доля долларов США составляет около 18%, евро – 4,8–5,5%, другие валюты – менее 1%. Такая структура отражает роль рынка РФ, но, по-видимому, не служит веским аргументом для радикальных изменений на финансовых рынках союза.
*****
Итак, конкуренции юрисдикций в ЕАЭС пока не вышло. Это хорошая новость для стран-участниц, поскольку они не теряют своих налогоплательщиков и их капиталы, но одновременно плохая: дополнительного притока инвестиций и налогов не предвидится. Есть и комплексный проигрыш: низкая мобильность бизнеса и капитала не позволяет повысить эффективность ЕАЭС и не стимулирует власти стран союза улучшать инвестиционный климат.
Это серьезный удар по одному из основных тезисов, на который так любят ссылаться некоторые эксперты, в т.ч. в Беларуси. Оказывается, институциональные факторы заведомо сводят на нет попытки повысить пресловутую конкурентоспособность юрисдикций. Это обстоятельство должно заставить власти и бизнес по-новому взглянуть на целесообразность унификации и копирования правовых норм других стран союза. Вероятно, для попыток изменить законодательство, прежде всего, налоговое и корпоративное, стоит поискать другие цели, методы и стимулы.